— Да кто прийти-то должен? — судя по маминому виду, дело тут какое-то серьезное, поэтому спросила, пристально глядя в глаза. Но с таким видом, что меня только бульдозер с места сдвинет, пока мамуль не расскажет.

Мамулечка сглотнула, посмотрела на меня с отчаяньем, и, видимо, сообразив, что не отстану, дрогнувшими губами пояснила.

— От твоего отца.

Меня как обухом по голове шарахнули!

Dejavu такое стойкое, по коже отчего-то мурашки маршировать принялись, в груди ухает, пальцы на руках и ногах заледенели.

— От отца? — вытаращившись на мамуль, переспросила на всякий случай, от души надеясь, что мамочка разыграть решила, путь и не слишком нормальным способом.

Мамочка порывисто к себе прижала, как я давеча Кирлика, принялась по голове гладить и забормотала:

— Сашечка моя дорогая, девочка моя, ты не понимаешь… Нельзя тебе туда… Ты не такая, как женщины их мира. Ты совсем-совсем другая. Опять же, не знаешь традиций… Даже то, что из Альма-матер документы пришли, пусть даже так, отец вправе не пустить. А он наверняка захочет тебя в дракарате оставить, или пообещает какому-то клану, а тебе к драконам нельзя, совсем нельзя. Ты не сможешь жить с ними, никак не сможешь… Я хоть и растила тебя, как принцессу, да только не драконью…

Надо сказать, я совсем опешила. Прямо вот в ступор впала. Потому что мамочка абсолютно адекватной и здоровой выглядит, только напуганная сильно. А мамуль мой только с виду нежный цветок, я-то знаю…

— Мамочка, — осторожно отстранилась. — Ты что… что говоришь такое…

И тут вижу в мамочкиных глазах слезы. И понимаю, что она не шутит.

— Так мой отец жив, — доходит до меня и мамочка кивает.

— Тут ко мне двое пристать пытались, — не знаю зачем, говорю это мамулечке. — И оба с одним и тем же дурацким подкатом. Оба говорили, что от моего отца… Я еще подумала, какая глупая шутка. Принцессой меня называли…

— Где, Сашечка? — дрогнувшим голосом уточнила мамуль.

Я рукой махнула.

— Там, возле академии.

О том, что еще в клубе среди ночи я сообщать, по понятным причинам, не захотела.

— Срочно бежать, — резюмировала мамуль, и вот таким тоном она это сказала, что мне, как спорить, так и шутить как-то совсем перехотелось.

— Я чувствую, это они, — добавила мамочка.

И в этот момент входная дверь тренькнула звонком.

Мама сразу побледнела, чуть не сравнявшись цветом со своим голубым платком и балахоном.

— Поздно, — сорвалось с ее губ. Но мамуль тут же нашлась: — Сашка! Давай в окно!

— Мамуль, — а вот сейчас уже начинаю подозревать, что у мамулика, как минимум, жар. Напоминаю: — У нас двенадцатый этаж.

Мамулечка вздрогнула, как-то странно на меня посмотрела.

Раздался радостный вопль Кирлика.

— Папа вернулся!

Мамуль тут же бросилась из комнаты. Я — за ней.

Сбегая по лестнице, мамуль крикнула братишке, что это не папа, и чтобы шел в свою комнату. Кирлик нехотя подчинился.

Мамулечка раньше меня к двери подбежала, я на лестнице стоять осталась, потому что что-то с ногами случилось. Ослабли и как-то свинцом налились. Я замерла, дрожащей рукой в перила вцепилась, смотрю, как мамочка такими же дрожащими руками дверь отпирает.

А на пороге… тот самый брюнет, из клуба.

Высокий, на две головы выше мамочки, широкоплечий, на этот раз в оранжевой майке, что только лучше смуглый цвет кожи подчеркивает, и красивый просто до невозможности.

У мамочки плечи дрогнули, как его увидела, отступила на шаг.

А парень отмочил:

Стремительно опустился на одно колено, затем, склонив голову, пальцами обеих рук дотронулся до смоляной макушки, лба и груди. У меня нервный смешок вырвался. Хотя если бы знала заранее, что мамочка в ответ вытворит, я бы, наверное, с лестницы скатилась. Потому что она тоже присела стремительно, коленями пола коснулась, и наманикюренными пальчиками по паркету щелкнула, кивнув.

Я обеими руками в перила вцепилась, опасаясь с ума сойти, а мамочка уже распрямилась и сказала парню, который так и застыл с опущенной головой:

— Приветствую, дракон. Можешь войти в мой дом.

— Я войду в твой дом с миром, госпожа, — сказал парень, поднимаясь.

Стоило ему порог переступить, как он взгляд поднял и меня глазами нашел.

— Приветствую, принцесса, — сказал он, старательно выговаривая слова. — Я Кенджи Кеншин, второй сын предводителя клана Тигрового глаза, Подземного дракарата, и временно поверенный твоего отца, могучего воина и верховного предводителя Огненного дракарата Мичио Кинриу. Я пришел за тобой.

— О как, — вырвалось у меня. — А на колено падать будешь?

Глава 6

Отчего-то мои слова разгневали брюнета, чье имя я так и не запомнила.

Он, конечно, постарался виду не подавать, но у меня по военной психологии всегда самый высокий бал был, а Александр Сергеевич, психолог, нередко замечал, что интуиция у меня на грани фантастики, так-то. Поэтому от меня ни чуть сузившиеся глаза не укрылись, ни расширившиеся зрачки, а также то, как парень зубы сжал. А еще от него сразу опасностью повеяло. И что-то внутри меня откликнулось на эту опасность. То чувство, которое бывает, когда тебя на спарринг вызывают. Сразу такой прилив адреналина и хочется уделать противника, показать, кто сильнее.

Я руки на груди сложила, спину выпрямила и презрительно так уголком губ дернула.

На щеках парня желваки заходили, и он презрительно так протянул:

— Дракон не преклоняет колено перед женщиной.

Вот так. Думал, припечатал. Но не на ту напал.

— Врешь, — также презрительно сообщила ему я, отчего у него глаз дернулся. А я напомнила: — Только что ты тут перед мамуликом чуть не ползал.

Мама ахнула, а парень губы сжал, вперед шагнул, отчего у меня внутренний адреналинщик в пляс пустился.

Но потом брюнет замер и процедил:

— Твоя мать, Джун, госпожа. Хоть и бывшая. Так что церемония приветствия уместна. Ты же…

— Мою маму Юлей зовут, — перебила я парня, а сама подумала, что мамуль предпочитает, чтобы к ней обращались на американский манер, Джулия, но вслух, из чувства вредности, говорить этого не стала.

— Кенджи Кеншин, — подала голос мамочка. — Не будешь ли ты так любезен проследовать в трапезную? Там, за трапезой и беседой, мы поговорим о твоей миссии в этом мире, и, надеюсь, придем к самому правильному решению.

— Эй, мамуль, — прервала я славословие мамочки. — Чейта этому грубияну, который на колени бухнуться отказался, в нашей трапезной делать? И потом, дочери родной, у кого с утра маковой росиночки во рту не было, ты, значит, позавтракать не предложила, а этому…

В меня нехорошо стрельнули взглядом черных бархатных глаз, а потом вовсе отвернулись.

— Я с удовольствием принимаю твое приглашение, госпожа Джун, — с достоинством ответил мамочке этот, кого как-то на К зовут. Но потом добавил: — Но если ты надеешься за приятной беседой и сытной трапезой отвлечь меня от моей миссии, сразу предупреждаю: тебе это не удастся. Мичио Кинриу вправе потребовать назад дочь, и поэтому твоя дочь вернется со мной в свой мир.

— Что значит, вправе? — опешила я. — Что значит, вернется?

К моему негодованию, ни странный гость, ни мамуль никакого внимания на меня не обратили, а пошли в столовую, мама впереди, с гордо выпрямленной спиной и задранным подбородком, указывая дорогу, а за ней этот псих, утверждающий, что он от моего отца и вообще не из этого мира.

Я дождалась, пока колени перестанут подкашиваться, а в груди все ухать, вспоминая чарующий голос брюнета, его жгучий взгляд, чуть презрительную улыбку и чертову бездну обаяния, и, наконец, смогла выпустить перила. Стараясь привести дыхание в норму, потопала за мамочкой и этим странным типом, которого мамуль назвала драконом.

Войдя в кухню-столовую, я обнаружила совсем уж идеалистическую картину: наглый брюнет расселся, как у себя дома, а моя мамуль, в число чьих добродетелей готовка не входит, потчует его блинчиками со сметаной. Золотистыми такими, поджаренными с двух сторон, фаршированными блинчиками. Помимо незыблемого шедевра русской народной кухни на столе обретается мясной рулет, котлеты, рагу, кулебяка с капустой и отбивные в тесте.